Была теплая летняя ночь...
Изредка пробегал тихий свежий ветерок, поигрывая белыми шторами,
которые закрывали пустые оконные рамы единственного, подававшего
хоть какие-то признаки жизни, здания в округе... Приемный покой
освещали факелы... От их подрагивающего, как в лихорадке, света,
причудливые тени танцевали завораживающий танец. Словно добрый
десяток скоморох резвился на полу и стенах. За когда-то крепким дубовым
столом на неудобном стуле сидела сестра Агафья. Прыгало пламя свечи,
неприятно скрипело гусиное перо, столешницу покрывали кляксы,
напоминающие маленьких осьминогов, - сестра старательно выводила на
бумаге больничную сводку. Очередной порыв ветра оказался сильнее остальных.
Ворвавшись в помещение, он, шкодливо и ласково, растрепал Агафьины волосы,
уложенные под чепчик, погладил по щеке и, как ребенок, побежал дальше.
Пламя свечи, судорожно вздохнув, потухло, оставив виться тонкую струйку дыма.
Дрогнули и факелы, ускорив танец теней. Но через мгновение всё успокоилось.
- Ирод окаянный! - беззлобно выругалась Агафья, вставая из-за стола.
Сняв со стены один факел, сестра снова зажгла свечу и, повесив его на место,
собиралась продолжить корпеть над бумагами, как вдруг в ночи послышался
топот копыт и хриплое ржание лошади.
- Кого ещё нелегкая несет? - пробубнила Агафья и нехотя поковыляла в сторону
больничных ворот, не забыв прихватить с собой факел.
Лязгнула цепь, оглушительно заскрипели давно не смазанные петли, и в калитку,
не торопясь и прихрамывая, вошла худая бело-серая лошадь, волоча за собой
старую расползающуюся подводу. Привычно обойдя двор по дуге, лошадь
остановилась у приемного покоя и понуро опустила голову, ожидая пищи и воды.
- Бедная Манька-кормилица, - сокрушенно качала головой Агафья, закрывая
ворота и торопясь дать лошади угощение, - вот помрешь, как же мы будем? Ой,
беда-беда...
Тем временем с подводы спрыгнул маленький хромой мужичок, в котором Агафья
узнала Митьку - фельдшера, единственного на весь необъятный район. Он, как и
Манька, был бледен и худ, но никогда не терял присутствия духа и всегда улыбался.
- Чего приволок, ирод? - сурово, но с улыбкой спросила его Агафья, задавая корм
лошади.
- Да вот, десять верст волок, - затараторил Митька, поглаживая неторопливо
жующую лошадь по холке, - Бориска! Жирный! Он.. - Митька осекся, увидев молнии
в глазах Агафьи, и заговорил ещё быстрее, - беленой водку закусывал! Вкусно,
говорит! Через час скрутило, стал кровью харкать! Всю подводу уделал! -
остервенело закончил фельдшер, с тоской вглядываясь вглубь своего транспорта.
В его недрах, трясясь и благоухая, скрючился на боку огромный бородатый мужик.
Он был абсолютно гол, заботливо прикрытый дырявой попоной. А по его
клочковатой бороде стекали остатки белены, окрашенные красным.
- Мы его только давеча выгнали! - негодовала Агафья, - да его сейчас Иван
Афанасич на куски порвет!
- Неужто сам службу несет? - с трепетом спросил Митька, отступая назад. Сестра
мрачно кивнула.
- Злой с вечера, потолок в отделении провалился, небо видно! Отправил гонца с
заявкой в город, мол чинить надо! Гонец ответ принес, Афанасич конверт открыл,
да и в гонца стулом запустил... не попал, тот увернуться успел! Ответили, мол, из
своих средствов чините, хотите - корову продайте!
- П...ры! - злобно сказал Митька. Потом оглянулся на подводу, - давай выгружать
этого гурмана! Мне ещё телегу после него отмывать! Вдруг дитё...
- Не поминай! - сурово оборвала его Агафья и перекрестилась.
Потом, с помощью сонных санитаров, сестра и фельдшер доволокли Борьку до
лежака, где аккуратно положили на свежую солому, не забыв снабдить тазиком,
которым больной тут же яростно воспользовался, оглашая помещение утробными
звуками.
- Ох, ну и свинья же ты, Борис! - отходя на безопасное расстояние, произнесла
Агафья. Тот всхлипывал и кивал.
- Я поехал, Агафья, - тихо произнес Митька, - передавай привет Афанасичу!
- Вон он твой привет, лежит, горланит! - сестра посмотрела на фельдшера, - езжай
давай! Пока Сам не пришёл!
Митька слегка поклонился и вышел. Послышался топот копыт, и лошадь с подводой
и фельдшером растворились в ночном мраке.
Не успела Агафья дойти до стола, как дверь на противоположной стене неожиданно
распахнулась. В приемный покой, подобно призраку, вплыл высокий статный
мужчина в идеально белом халате и высоком накрахмаленном колпаке. От сквозняка
дрогнули и пригасли факелы, но было ощущение, что они расступаются и кланяются,
благоговея перед Ним, единственным Лекарем района.
- Иван Афанасьевич, - пролепетала Агафья, - а Вы чего не спите?
- Ты же знаешь, Агафья, я на работе ни-ни, - сухо произнес лекарь, - ко сну это тоже
относится! На звезды смотрел, благо теперь потолок это позволяет, - он улыбнулся,
но вмиг стал серьезным, - я слышал скрип ворот и топот лошади. Где?
- Там, - указала рукой сестра, - жирный Борька! Белены объелся! - и словно в
подтверждении её слов из-за стены донесся хлюпающий звук.
- Негодяй-негодяй, - покачал головой Иван Афанасьевич, - ладно, накрывай мыть!
Какой никакой, а всё же человек...
Сестра кивнула и ушла готовиться к процедуре.
- Ты помнишь старые времена, Агафья? - спрашивал лекарь, старательно орудуя
шлангом в Борькиных недрах, отчего тот извивался и периодически портил воздух.
- Какие такие времена, Иван Афанасьевич? - спросила сестра, изо всех сил удерживая
пациента, и внимательно смотрела на врача.
- Когда у нас было всё! Рентген, УЗИ, КТ, МРТ! Проклятая модернизация! Прошел всего
год с её начала и вот...
Агафья слышала это не впервые. Её слух ласкали эти непонятные слова и сочетания
букв. Она давно хотела спросить, что они все обозначают, но не могла решиться - они
её манили и пугали одновременно.
Сестра открыла рот, собираясь всё же задать вопрос, как вдруг в ночи послышался звон.
Он быстро нарастал, больно бил по ушам, вызывал дрожь и головокружение. Упав на
колени, Агафья увидела, как по стенам, подобно лапам огромных пауков, побежали
трещины. Факелы вздрогнули последний раз и погасли...
Резко поднявшись со стола и открыв глаза, Наталья не могла понять, где находится.
Висящие на стене часы показывали 4:50. На щеке отпечатались строчки журнала - сестра
задремала за столом. Телефон продолжал истошно надрываться.
- Приемный покой, слушаю! - хрипло произнесла Наталья, протирая глаза.
- Это Скорая, диспетчер! - кричали в трубке, - отравление суррогатом везут! Троих! Все
тяжелые! Звоните в реанимацию, пусть готовятся!
Тряхнув головой, Наталья встала и потянулась, разминая затекшую спину. Неожиданно
она вспомнила сон. На её лбу выступил пот.
- Только бы не вещий, - тихо произнесла она и потянулась к телефону.
Из-за горизонта медленно вставало солнце.
